Первая флейта Berlin Staatskapelle Клаудия Штейн

В современной музыке я чувствую особую свободу и способность делать вещи по своему. Меня это вдохновляет и позволяет найти новый подход и в традиционной музыке.

Клэр Саусворт (Clare Southworth), профессор Королевской Академии Музыки, Лондон

Я советую всем как можно чаще ходить на концерты и слушать всех. Очень многому можно научиться просто слушая концерты.

Клэр Уикс, первая флейта оркестра английской национальной оперы, Лондон

На прослушивании мне помогло то, что я слышала в своей голове остальную часть оркестра. Это дало мне психологическое внедрение за пару тактов до вступления

Кто из ваших педагогов повлиял на вас в профессиональном плане больше всего?

— Так сложилось, что в моей жизни было много учителей. Первым своим учителем я считаю известного московского музыканта В. А. Березовского, который готовил меня к поступлению в Гнесинскую школу-десятилетку. Будучи по образованию трубачом, Вадим Абрамович помимо сольфеджио в течение первого года занимался со мной на блок-флейте.

В школе моими педагогами были М. И. Каширский (профессор Академии имени Гнесиных ) и А. В. Корнеев (профессор Московской консерватории имени П. И Чайковского). Став лауреатом Всероссийского и затем Всесоюзного конкурса исполнителей на деревянных духовых инструментах, я была выбрана для участия в международном конкурсе флейтистов в Схевенингене (Scheveningen), Голландия.

Интуитивно я понимала, что знаний и профессиональных умений, которые давались нам в школе, недостаточно. Мне посоветовали взять уроки у Л. И. Мироновича (в то время он был солистом Всесоюзного государственного симфонического оркестра кинематографии). Именно он познакомил меня с основами французской флейтовой школы и дал представление о дыхании, опоре, об игре на диафрагме. К сожалению, наше общение продлилось не так долго. Через шесть месяцев Леонид Игоревич уехал работать в США.

Однако эти занятия принесли большую пользу, что отразилось и на результатах конкурса в Схевенингене. Я прошла на второй тур под вторым номером (у меня даже сохранилась газета, где писали об этом). На третий тур я уже не попала. Победителями стали известные теперь на весь мир Эммануэль Паю и Жак Зун. Я получила специальный приз за яркое индивидуальное исполнение. Этот приз дал мне возможность накупить подарков!

Прошлым летом я была на флейтовом фестивале со своими учениками в Нидерландах. Ко мне подошла женщина и сказала: “А я вас помню — мы с вами в 1988 году вместе играли на конкурсе!” Я ее вспомнить не смогла, но было очень приятно!

Окончив школу, я поступила в Московскую консерваторию в класс профессора Ю. Н. Должикова. Во время моей учебы, в начале 90-х, для российских студентов уже открылась возможность посещать мастер-классы в Европе. Конечно же, я этим воспользовалась. Была в Австрии, в Германии. Главным моим учителем на тот момент стал профессор Андраш Адорьян (András Adorján), датский флейтист венгерского происхождения.

Особое место в моем музыкальном «воспитании» занял композитор Эдисон Денисов. Который, по существу, ввел меня в мир Новой музыки. Он провел со мной несколько уроков, работая над подготовкой к исполнению своего концерта для флейты с оркестром. С которым я выступила на его авторском вечере в Большом зале Консерватории.

Расскажите, пожалуйста, как у вас появилась барочная флейта и как возник новый факультет в Московской консерватории?

— Как появилась барочная флейта? Все началось здесь, в Москве. Среди студентов консерватории росло увлечение барочной музыкой. Мы искали диски с записями западных исполнителей. Добывали какие-то подержанные инструменты, узнавали аппликатуру, копировали чью-то игру… Сами стали выступать и получили какую-то известность.

Нас, молодежь, поддержали пианист Алексей Любимов и виолончелистка Наталья Гутман. (Их я тоже считаю своими учителями.) Все вместе мы пришли к ректору Московской консерватории с идеей создать факультет старинной музыки. Во многих консерваториях мира есть такие факультеты и мы понимали, что в Москве он необходим.

В 1997 году Факультет исторического и современного исполнительского искусства (ФИСИИ) был открыт, и А. Б. Любимов стал его деканом.

Поначалу нам часто приходилось слышать, что аутентичное исполнение — это непрофессиональное исполнение. И что на ФИСИИ идут те студенты, которым просто не под силу играть «нормальную» музыку. Постепенно отношение менялось, люди начинали понимать, что исполнительство в исторической манере — это прежде всего серьезная исследовательская работа. А реализация ее в звуке требует от музыканта высочайшего уровня владения инструментом. Ведь не просто так историческое исполнительство получило распространение по всему миру.

Сейчас и в нашей стране к нему начали относиться с уважением. Аутентизм становится привычным, многие оркестры исполняют старинную музыку в соответствии с принципами барочного исполнительства.

Но начав преподавать на новом факультете, я понимала, что мне еще очень многому нужно научиться самой. Мне рассказали, что существует стипендия Немецкой службы Академических обменов (DAAD), но ее сложно получить. Я решилась. Заполнила невероятное количество бумаг, формуляров и послала свою запись на барочной флейте. Меня приняли, но в тот же момент я узнала, что жду ребенка. Начало обучения перенесли. И когда моему Ваньке исполнилось полгода, мы с мужем и сыном отправилась учиться в Лейпцигскую высшую школу музыки и театра имени Ф. Мендельсона-Бартольди.

За время нашего пребывания в Германии муж в совершенстве выучил немецкий. А я успешно сыграв экзамен за первый год, получила стипендию еще на год. В Германии у меня был замечательный педагог — Бенедек Чалог (Benedek Csalog), по происхождению венгр, ученик Бартольда Кёйкена (Barthold Kuijken). Он смог в буквальном смысле слова разложить для меня всю технику «по полочкам». Там же, в Лейпциге, преподавала Ирмела Бослер (Irmela Boßler). К ней я ходила просто слушать ее уроки. Факультет барочной флейты возглавлял англичанин Николас Парле (Nicholas Parle), который занимался с нами камерным ансамблем, клавесином и бассо континуо.

Для студентов постоянно проводили мастер классы, на которые приглашались не только известные исполнители-духовики, но и скрипачи, такие как Сигизвальд Кёйкен (Sigiswald Kuijken).

По возвращении из Германии я продолжила работу в Московской консерватории. На нашем факультете обучение ведется параллельно на барочных и современных инструментах (это относится ко всем специальностям). Я преподаю одним и тем же студентам и барочную, и современную флейту. И считаю, что это очень хорошо. Таким образом они получают полноценное образование.

Нашему факультету уже больше пятнадцати лет, сложились свои традиции. Одна из таких традиций — приглашение педагогов из Европы для проведения мастер-классов. Консерватория дает нам эту возможность и мы ее активно используем.

Если говорить о педагогах, которых мы приглашаем, то прежде всего хочется сказать о профессоре Базельской консерватории Феликсе Ренгли (Felix Renggli). Он часто приезжает в Москву, проводит мастер-классы. Мы вместе играем концерты и приглашаем друг друга для участия в различных музыкальных мероприятиях.

Расскажите, пожалуйста, как вы относитесь к конкурсам. И какими качествами должен обладать музыкант, чтобы вы его заметили?

Я часто сижу в жюри музыкальных конкурсов. Когда перед нами ребенок, то, наверное, даже проще определить музыкант он или нет. Можно простить какие-то технические ошибки, когда видишь в нем личность. Когда видишь, что он действительно может что-то сказать, интерпретируя произведение. Вот это и есть задача члена жюри – увидеть именно это. Даже если его от дрессировали родители и педагог — интеллект видно всегда.

В прошлом году я была членом жюри на детском телевизионном музыкальном конкурсе “Щелкунчик” в Москве. Это довольно сложная задача определить кто же из детей лучше. На первом туре выступают дети с высоким исполнительским уровнем, потому что их уже отобрали по видеозаписям.

И поскольку все духовые специальности соревнуются вместе, мы должны сравнивать их между собою. Члены жюри могут не вполне понимать технические сложности того или иного инструмента, если они профессиональные исполнители на каком-то одном инструменте. Иногда ты не вполне понимаешь технические сложности инструмента, на котором не играешь. Поэтому приходится опираться на свой музыкальный опыт и ставить высокие баллы тем детям, которые показали наибольшую музыкальную зрелость.

Я могу не заметить какие-то технические погрешности, но я могу сказать про интонацию, про выразительность, про музыкальность. А как не хочется кого–то обидеть!

Все-таки я считаю, что “Щелкунчик” – это жестоко. Своего собственного ребенка я бы не отправила на этот конкурс.

-В этом году я работала в жюри международного конкурса Nicolet в Китае. Там были сложности с выбором уже между взрослыми флейтистами. Уровень первого тура был достаточно высоким. Участники были отобраны по видео записям. Их было очень много, около 70 человек! Мы слушали три дня. И на третий день было очень трудно сравнивать последнего с первым. В первый день, когда начинается конкурс, оценивая конкурсантов, можно опираться на какие-то определенные критерии. А потом уже начинаешь просто сравнивать. Но взрослым флейтистам легче обмануть членов жюри. Ведь они уже профессионалы. Они могут за хорошей игрой скрыть то, что они плохо понимают.

А ведь конкурс – это такая вещь, что даже если ты что-то понимаешь, то это еще нужно донести до жюри. А тут еще волнение! Но все равно везде присутствуют общеизвестные критерии, такие как текст, интонация, привлекательный звук. Не просто звук, а запоминающийся звук. Не просто хороший флейтист, а индивидуальность.

Вот с индивидуальностью все очень сложно. Её нет. Поэтому быстро всех забываешь. На конкурсе было много корейских, китайских флейтистов. И все они технически были практически безупречны. А вот чтобы было интересно – этого как-то не случилось. Остальные члены жюри это тоже отметили. На этом конкурсе выступала моя студентка Анна Кондрашина и имела успех благодаря своей индивидуальной манере игры на флейте. И хотя она ошибалась (у нас в России если ты ошибся, то все, конец!), но получила третью премию.